Малоумная ложь о встрече Шамиля с Барятинским на Гунибе
Подробно в гл. 8 тома 3 «Пленение» имама Шамиля – событие, которого не было».
17 сентября 1859 года, в 73-м номере тифлисской газеты «Кавказ»[1] опубликована фарисейски-лицемерная ложь, обильно сдобренная «опереточными», «психологическими» комментариями.
Сочинитель «первоисточника» лже-монологов от имени Барятинского и Шамиля, которые и сейчас воспринимаются легковерными невеждами как стенографический протокол несуществующего «пленения» – «придворный борзописец», «один из восторженных лизоблюдов и панегиристов князя Барятинского»[2] –
корнет Арнольд Зиссерман:
«…Его Сиятельство [Барятинский] встретил Шамиля следующими словами:
«Шамиль, ты не принял условий, которые я тебе предлагал и не захотел приехать ко мне в лагерь; теперь я приехал за тобой.
Ты сам захотел предоставить войне решить дело, и война решила его в нашу пользу; теперь об этих условиях уже и речи нет; ты должен ехать в Петербург и там ожидать решения своей участи от милосердия Государя Императора; за одно тебе ручаюсь, – это за личную безопасность твою и всего твоего семейства. Для твоего сопровождения я назначил моего адъютанта, полковника Тромповского, и он употребит все, чтобы ты не терпел никаких лишений и недостатков».
Волнение Шамиля было так велико, он так растерялся, что не сказал в ответ ничего особенно замечательного, а все только хотел объяснить, что он боялся довериться нам, что был уже обманут, что поневоле сделался осторожным, наконец, что «как и мед, если его часто есть, надоедает, так и все на свете надоедает, так и ему уже надоели 30 лет войны, и что он рад покончить все и жить теперь мирно…»
Очевидно, это была фраза, сказанная в надежде, что его оставят жить дальше в горах, с условием не предпринимать ничего против нас.
Утопающий хватается за соломинку; но Шамиль хотел удерживаться еще на толстом канате, – волк хотел остаться в овчарне…
Понятно, что намеки эти остались без последствий, и ему еще раз было повторено, что он взят силою оружия, что условий никаких он просить не может, что жизнь его будет цела; но будущая судьба зависит от милосердия Его Императорского Величества.
Затем Главнокомандующий уехал с Гуниба, приказав Шамилю ехать за ним»[3].
Начальник штаба Кавказской армии генерал-фельдмаршал Д. А. Милютин разоблачает мифологемы-фальшивки – лексические несуразности, софистские выверты «мародеров» от исторической науки, свидетельствует о продолжительности переговоров:
«Объяснение было очень непродолжительно: минуты две, много три»[4].
Никакие мифические, надуманные, пространные и высокопарные монологи Барятинского, с пафосом предоставляемые царской пропагандой и якобы «невразумительные» ответы Шамиля не могли иметь места по причине нехватки времени.
По установленным данным, имам Шамиль 25 августа 1859 года вышел на встречу с наместником на Кавказе А. Барятинским на закате. Солнце на Гунибе 25 августа (7 сентября по новому стилю) заходит в 18:10 – 18:15. Долговременные переговоры, обмен объемистыми тирадами, да еще с участием переводчиков, не могли иметь места в день встречи на Гунибе. Ночь в горах наступает быстро, и Шамиль с Барятинским могли оказаться в темноте.